Слова «Сочи» и «джаз» укладываются в одно предложение последние восемь лет благодаря усердию «старой школы» — фестивалям Игоря Бутмана. Но играют ли в городе джаз молодые? Можно ли ко всевозможным географическим параллелям добавить, что Сочи ещё и «Русский Новый Орлеан»? Радиоведущая и редактор SCAPP Юлия Романовская встретилась с Дмитрием Сабуровым, чьи импровизации буквально пульсируют интеллектуальной свежестью и переполнены глубокими переживаниями академизма.
Разговор журналиста и джазового барабанщика со стороны выглядит как первое свидание. Корректные формулировки вопросов и ещё более корректные ответы. Дмитрий сразу сравнивает это с игрой в джазовом коллективе: «Во время концерта ты ничего не берёшь нахрапом, всегда интуитивно «прикасаешься» звуком к другому человеку и делаешь это максимально корректно, стараясь доверять вкусу того, с кем играешь на одной площадке». Пока разливают чай, взгляд падает на заставку смартфона. Там — художник-неоэкспрессионист Жан-Мишель Баския.
— Почему Баския, а не барабанщик?
— Мне нравится его инфернальность и глубокая эмоциональность. Я сам увлекаюсь рисованием, но это трудно назвать высокой живописью. Беру в руки кисть больше для того, чтобы сконцентрироваться. Внимание к деталям даёт мне внутреннее спокойствие. Я практикую это состояние для того, чтобы нести бОльшую ответственность за звук.
—Сколько тебе лет?
— 26.
— У тебя очень серьёзные мысли для человека такого возраста. Как ты решил стать джазовым барабанщиком?
— Мне было девять. Друг показал на VHS-кассете игру Джоджо Майера. Музыкант настолько меня впечатлил, что снился по ночам. Я загорелся ударными и стал заниматься дома на самодельной резинке, которую ещё называют «пэд». Отбивал ритм, копируя разных барабанщиков, постоянно смотрел видеоуроки.
— Получается, у тебя нет музыкального образования?
— Оно планировалось, я даже поступил в колледж, но после первого курса уехал к бабушке в Германию, где однажды встретил своего кумира.
— Ты попал на концерт Джоджо Майера?
— Нет, я встретил его в джазовом клубе. Он не играл, а потягивал крепкий алкоголь за барной стойкой. Я набрался смелости и добился его расположения к себе. Потом мы некоторое время поддерживали связь. Для меня это было очень важно, знаешь, будто бы случилась джазовая инициация. Через два года, насмотревшись на игру музыкантов со всей планеты, я уехал в Сочи с более-менее оформившимся представлением, как именно хочу звучать.
— Расскажи о своём распорядке дня. Мне искренне интересно узнать, чем живут джазовые барабанщики.
— Я встаю в восемь утра. Душ, завтрак, беру наушники с зарядкой и иду на студию. По дороге включаю jazz. Причём, знаешь, какой самый большой кайф? Слушать трек и понимать, что прямо сейчас музыкант цитирует другую песню. Я сразу делаю скрин места и иду дальше. Понимаешь меня?
— Нет. Я работаю на радио, и у нас не звучат отдельно барабанщики. Можешь показать свой плей-лист?
— Да. Сейчас я заслушиваюсь Кенни Вашингтоном. Недавно открыл для себя Родни Грина. Но я слушаю не только барабанщиков. Пианисты — тоже ударники. Просто я делаю удар по барабану, а они — по клавишам.
— Почему в списке вещей не было барабанных палочек?
— У меня дома их нет. Я прихожу на студию и занимаюсь там, с перерывом на обед, до 17:00.
— В моём воображении обывателя ты сидишь в студии и пять часов подряд стучишь по барабанам с тарелками. У этого есть сверхцель?
— Джаз — это в первую очередь импровизация. И мне нужно знать очень много джазовых стандартов, чтобы в любом коллективе сразу включиться в музыкальный диалог. Все эти партии нужно разучивать. Если говорить про сверхцель, то у Джона Колтрейна ещё в 1964-м году вышел альбом «A Love Supreme». В переводе — «Возвышенная любовь». Если сделать краткий пересказ всех треков, то всё, что хорошего делает человек, — для прославления той силы, которая создала мир. Так это или нет, мне ещё предстоит узнать. Но я занимаюсь каждый день. Без этого просто не получается выражать нужную мне мысль. Речь не про руки. А про голову.
— Я— журналист и не представляю, как можно выражать мысль не словом. У Гюнтера Грасса есть книга «Жестяной барабан». В ней ребёнок отказывается взрослеть, осознавая весь тлен большого мира, и выражает своё отношение ко всему через протестный стук. Как именно ты выражаешь мысль через удар?
— Я думаю, что джаз — это река, к которой музыканты с уважением подходят, черпают смысл и ненавязчиво рассказывают какую-то историю. И если её будут слушать с интересом, то повествование может перейти из обычной дроби в целое соло. Я понятно изъясняюсь?
— Относительно.
— Смотри: джаз зарождался в классике. Бах и Моцарт тоже импровизировали. Но они писали всё в ноты. А джазовые музыканты создают композиции здесь и сейчас. Это то, чем занимались Паркер, Колтрейн, Макс Роуч, Папа Джонс. Есть тема разговора в джазовой музыке, например, «Hello Dolly», и на неё музыкант начинает импровизировать. Все остальные — аккомпаниаторы — ему помогают и предлагают свои идеи для ещё более глубокого диалога. И он может стать настолько интересным, что ты получишь кайф. Это как наркотик.
— Я смотрела фильм «Рэй» и знаю, что джаз часто шёл рука об руку с нелегальной эйфорией.
— Раньше вообще считалось, что если ты не употребляешь какие-то стимуляторы, ты не можешь играть в джаз-бэнде, потому что не в состоянии так глубоко мыслить. Джон Колтрейн, Паркер — все они плотно сидели на игле. Я добиваюсь нужного состояния, практикуя внутреннее спокойствие. Стараюсь жить без оценочных суждений и чувствовать внутри себя умиротворённость.
— Однажды я была на концерте оркестра Гленна Миллера и увидела самого скучающего барабанщика в своей жизни. Он мог играть как Дэйв Грол, мог собирать стадионы со Scorpions, а он ровно сидел на стуле и мирно раз в квадрат делал удары для «Moon River».
— Я не понимаю Scorpions и, думаю, вряд ли пойму. Я уверен, что у них всё до удара отрепетировано. Ни шага вправо, ни шага влево. Я сторонник импровизации, баланса вкуса, традиций и современности. При этом, конечно, можно уйти в лютый замес, местами умный, но если там не будет присутствовать идея, то пропадёт фундамент.
— С 1 по 16 сентября в Сочи впервые пройдёт джазовый фестиваль JazzMore. Расскажи, кого ты привозишь?
— В программе будут представлены разнообразные проекты от мейнстрим-джаза до бибопа. Шесть джазовых коллективов, каждый со своим уникальным почерком и стилем. Все они — лауреаты престижных международных конкурсов и фестивалей. Музыканты из Нью-Йорка, Москвы, Питера, Архангельска и Сочи будут играть на понтоне аэрария, а зрители разместятся на берегу моря. Мне кажется, слушать джаз под шум прибоя на фоне умопомрачительных сентябрьских закатов — сплошное удовольствие. Ты придёшь?
— Ты забыл добавить, что вход свободный. Конечно, я буду.
