Месяц назад выкорчевали грушевый сад, в котором я собирал груши со своей дочерью. Этот отголосок совхозной эпохи стал моим личным «вишнёвым садом» — диктат нового капиталистического бетона добрался до моего жизненного пространства. Но это не новости, это грустная история любого урбана.
До и после нашей эры
Где-то пару миллионов лет назад, когда оттаяли последние льдины последнего ледникового периода, наше Причерноморье стало таким, каким его помнят кавказские зубры: широколиственный листопадный лес с вкраплениями вечнозелёных реликтов на дне известковых теснин (Ex. Тисо-самшитовая роща).
Коренные народы лес трогали осторожно и в основном приспосабливались. Не хватало пастбищ на берегу? Отгоним стада на альпийские луга. Яркий пример — этимологическая связь Лоо и газпромовской Лауры и Пслуха: князья Лоовы имели летние выпасы скота в высокогорье, не трогая прибрежные леса. Типичный же черкесский сад плавно перетекал в лес: от груш садовых до груш диких, а виноград, словно дикая лиана, лазал по деревьям. Глубокой философией обладал следующий обычай черкесов: отправляясь в путь, они прививали к дичке культурные фруктовые черенки, чтобы путник по дороге подкреплялся плодами. Собирательство — ещё один важный элемент пищевой культуры коренных жителей. В их рацион входили побеги сассапарили, каштаны, мята, мушмула, хурма, коренья.
Автохтонное садоводство по максимуму отражало дух невмешательства черкесов в природную среду: бери от природы столько, сколько надо. Остальное оставь.
Если окультуривание и шло, то шло извне: бездуховные пришлые цивилизации посягали на девственность черноморских лесов. Редкий колонизатор побережья не вывозил с берегов наше зелёное золото — самшит.
Доказательство: рядом с Гудаутой генуэзцы основали Коста-де-Буксо, а турки назвали древний Гюэнос Очамчирой. И Буско, и Очамчира переводятся как «самшит». Кстати, первыми, кто стал облагораживать местный зелёный фонд, были древние греки. Для них Восточное Причерноморье было местом отдалённого загороднего отдыха, и их древние особняки обрастали лавром благородным, инжиром, грецким орехом, каштаном съедобным. Именно так эти культуры попали на берег и, со временем, одичали.
Капитал требует жертв
Русский мир принёс ещё большее разорение реликтовых лесов: уже к 1880-м гг. оказалось, что самые удобные урочища с кавказской пальмой (ещё один эвфемизм многострадального самшита) и негноя (тиса) вырублены. Строевой лес валили так быстро, как только могли строить дороги.
Переселение инородцев с берега вглубь стало первым массивным ударом по сочинскому лесу. Что русские, что армянские крестьяне выжигали местный лес, засеивали кто табаком, кто пшеницей, кто фундуком. Первые сочинские фабриканты пытались облагородить холмы сочинского Причерноморья то виноградниками, то черносливовыми садами. Тогда же родилась формула, которая красной нитью пройдёт через всю историю сочинского леса: местные растения незаслуженно занимают столь благородные земли.
Лес рубят — щепки летят. Городское пространство сначала пустеет, затем рассаживается тополями и платанами. Родные иберийские дубравы шумят в грустном предчувствии порубочного билета.
В дачестроении мало-помалу приходит концепция субтропического садика как вершины комфорта. Главный апологет окультуривания региона А.Н. Краснов ещё в конце XIX века привозит в Сочи зелёные дары Востока, а в 1894 году в Сочи создают опытную станцию, через которую будут проводить важное дело акклиматизации экзотов: сначала, правда, возьмутся интродуцировать берёзы, но потом возьмутся за ум и перейдут на пальмы.
В 1900-е город линуют биржевые дельцы, настаёт время земельных аукционов. Из забытого богом приморского захолустья Сочи превращается в перспективный гешефт. Сюда вереницей тянутся графья и князья, у каждого второго идея построить особняк с видом на море, и чтобы по центральной аллее, обсаженной пальмами, катить на своём «Студебеккере», и чтобы листья пальм по лицу: хлесть-хлесть…
Революция масс, революция леса
Революция привносит в историю сочинского паркостроения катастрофу и разрушения. Белогвардейцы вырубают парки на дрова, ревкомы без стеснения выписывают ордеры на вырубку криптомерий. В 1927 году учёный М. Адо проведёт ревизию постреволюционных парков, которая станет эпитафией паркового дачестроительства. Дальше — только закон и порядок. Характерен пример того, как в 1920-е местные комсомольцы сгоняли крестьян с верховьев парка КИМ (Дендрарий), которые самовольно заняли «свободные» земли под посевы кукурузы.
С принятием генерального плана реконструкции Сочи случается закономерный парадокс. Санатории требуют лечения для измождённых шахтной пылью лёгких, поэтому идёт масштабирование санаторных парков в угоду фитонцидности. Эвкалипты, деодары, камфора, лавры. Человек есть то, что он ест, сочинский отдыхающий есть то, что он дышит. Парк в санатории — это больше чем парк, это образ жизни: хождение по дорожкам лечит даже стальные нервы. Гигантские дворцы только в 1930-е — гиганты, вскоре они должны утонуть в океане зелени. Формула счастья: 20% бетона, 80% — зелёный гай. Но так будет не всегда. Со смертью вождя приходит новое понимание здравницы: теперь это не сад, это в лучшем случае клумба. Ревизионизм коснулся и городских парков: от ландшафтных парков к паркам регулярным. От объёма к плоскости, от массы к геометрической форме.
Зелёный look
Направляет (и спасает) зелёный Сочи внимание руководства страны. Регулярные визиты руководства превращают город в образцовую витрину социализма, а хрущёвская оттепель открывает город интуристу. Теперь это не просто комфорт советского пролетария, теперь это зелёная честь страны. Советские озеленители глотают международные веяния. В 1968 году в Сочи приезжает Софу Тэсигахара, легенда японского озеленения. Он читает лекцию в «Дендрарии», на ней всё руководство города — от главы горисполкома до главного художника. Всё последующее десятилетие руководство будет создавать новый лук города — зелёный look. Городское озеленение выйдет за пределы паркового гетто и станет глобальным. Транспортные артерии окаймляются аллеями спирей, пешеходные зоны отодвигаются от проезжей части. Впервые в городе удобно не только отдыхать, но и жить.
Спасение утопающего
Но лес тем временем продолжает страдать. Во-первых, колхозно-совхозная экспансия калечит леса. В 1860-е бережливые черкесы канули в лету, в 1960-е в лето окунулись строители советского рекреационного гетто: новый генплан 1967 года предусматривал увеличение санаторно-курортной зоны в разы. Всё за счёт леса. В 1967 году советскому труженику добавляют второй выходной — это вызывает бешеный спрос на загородный отдых, что в свою очередь приводит к развитию походной деятельности выходного дня и лавинному расширению сети тропинок. Во-вторых, к отчаянным экспериментам советских субтропиков 1930-х (Ex. Кудепстинский лесопарк, совхоз «Главромат») добавляется чайная стратегия. Как писали в начале 1980-х, Советский Союз должен к 2000 году производить 1 000 000 тонн советского чая. Всё за счёт леса.
В-третьих, в 1970-е была внедрена практика избавления города от местного леса. Местный лес с его малоценными грабами и дубами не выполнял курортной миссии, и сочинские лесхозы стали массово экспериментировать с хвойными. Проедьтесь по А-147, вдоль дороги сплошные лесопосадки сосен, секвой и кедров, включая гигантские рощи, как например в Якорной Щели.
В-четвёртых, в сочинский лес вгрызается дачная щедрость: трудовому народу по 6 соток. Уже к 1980 году население Сочи достигает 300 000 человек. Каждой семье по даче, ударим по дефициту огурцов на прилавках собственными грядками. Но ведь ваша дача тоже за счёт леса…
Резонной реакцией союзного правительства становится создание первого в РСФСР национального парка — в Сочи в 1983 г. Это более 200 000 гектаров, это более 60% территории Большого Сочи. Природоохранное дело восторжествовало. И спасло лес. И помогло ему продержаться даже в беспринципные 1990-е.
Развал Союза
Развал Союза привёл к девальвации зелёного мышления. Благо, наличие нацпарка спасло Сочи от роста за счёт леса. Его, конечно, пощипали: в 1990-е новые русские дачники, а в 2000-е — олимпийские амбиции, но большая часть осталась нетронутой. Внутригородскому пространству же пришлось гораздо хуже. Спрос на место у тёплого моря родил не только предложение. Он родил перерождение: рост этажности, уплотнение жилфонда, шприцевание точечной застройкой, жёсткая джентрификация (перевод промзон в жилые кварталы). Город-сад, кажется, потерял букву «эс».
Текст: Антон Павлов, частный гид по Сочи и Абхазии, владеющий русским, английским и французским языками
Фото: Том Кулибякин
