SCAPP ознакомительный. Все эти годы мы ищем для вас классные истории и крутых людей. Желательно всё вместе, взбалтывая и смешивая. Так что вот вам сторителлинг Артура Барабаша, плотника, диджея и артиста, который устраивал выставки в Бордо, работал со Славой Полуниным под Парижем, а теперь осел вместе с деревянной лодкой в адлерском Чайсовхозе.
МАТЕРИАЛ ПОДГОТОВЛЕН ПРИ ПОДДЕРЖКЕ
Кочевое детство
Я никогда не был привязан к месту. Родители очень любили путешествовать. Деньги в основном они тратили на поездки. Когда мой отец, капитан дальнего плавания, возвращался с очередного рейса и привозил заработанное, мы отправлялись куда-нибудь. Всё происходило спонтанно — собирали вещи, садились в машину и отправлялись из нашей Риги через всю Европу в Испанию, например. Без плана, медленно, останавливаясь в каких-нибудь гостиницах у дороги. Жить таким кочевым образом было очень круто: ты не привязываешься к вещам, с собой можешь взять только то, что влезает в машину, пришло и ушло. Я очень благодарен родителям за это.
Вне путешествий всё тоже было непостоянно. Лет в 12 мы переехали из Риги на Кипр, где был офис компании, в которой работал отец. Пробыли там полтора года и отправились на юг Франции. Лазурное побережье, коммуна Вальбонн — там я оканчивал школу в международном интернациональном центре. Коммуна чем-то напоминала Калифорнию, такой же технологический парк, много IT-компаний. Школа же представляла собой огромный лагерь за чертой города на 5 400 человек. Она состояла из множества секций: французской, итальянской, немецкой, сейчас даже русская появилась. Я учился в английской. В группе были ребята примерно из 40 разных стран. В таких условиях у тебя стираются какие-либо рамки и ограничения, всем абсолютно плевать, какой цвет кожи у человека, какая у него причёска, как он выглядит. Во Франции если кто-то кого-то не уважает из-за внешних признаков, то он сразу выпадает из социума. Там строго с подобным, мне это очень понравилось.
Кочевое детство
Я никогда не был привязан к месту. Родители очень любили путешествовать. Деньги в основном они тратили на поездки. Когда мой отец, капитан дальнего плавания, возвращался с очередного рейса и привозил заработанное, мы отправлялись куда-нибудь. Всё происходило спонтанно — собирали вещи, садились в машину и отправлялись из нашей Риги через всю Европу в Испанию, например. Без плана, медленно, останавливаясь в каких-нибудь гостиницах у дороги. Жить таким кочевым образом было очень круто: ты не привязываешься к вещам, с собой можешь взять только то, что влезает в машину, пришло и ушло. Я очень благодарен родителям за это.
Вне путешествий всё тоже было непостоянно. Лет в 12 мы переехали из Риги на Кипр, где был офис компании, в которой работал отец. Пробыли там полтора года и отправились на юг Франции. Лазурное побережье, коммуна Вальбонн — там я оканчивал школу в международном интернациональном центре. Коммуна чем-то напоминала Калифорнию, такой же технологический парк, много IT-компаний. Школа же представляла собой огромный лагерь за чертой города на 5 400 человек. Она состояла из множества секций: французской, итальянской, немецкой, сейчас даже русская появилась. Я учился в английской. В группе были ребята примерно из 40 разных стран. В таких условиях у тебя стираются какие-либо рамки и ограничения, всем абсолютно плевать, какой цвет кожи у человека, какая у него причёска, как он выглядит. Во Франции если кто-то кого-то не уважает из-за внешних признаков, то он сразу выпадает из социума. Там строго с подобным, мне это очень понравилось.
Так Франция стала страной, оказавшей на меня наибольшее влияние, страной, куда я всегда возвращался. В общей сложности я прожил там восемь лет. После Лазурного побережья были Париж и Бордо. Это самая творческая страна из всех. Там больше того, что можно. Если в других странах тебя спросят, а зачем это, то во Франции скажут: «Окей, это твоя свобода самовыражения, твоё творчество, делай, что тебе хочется, мы всё примем». Возможно, всё дело в том, что там есть некий лёгкий бардак — и в обществе, и в государстве. А там, где бардак, есть и возможности для самовыражения.
Бордо творческий
Бордо тоже юг Франции, но уже другой. Атлантика, Бискайский залив, океан, буйные волны, сёрфинг. Каждый год после шторма у нас пляжи размывало так, что под дюнами открывались туннели бункеров, которые располагались на глубине. Весной, когда их было видно, граффитчики расписывали эти туннели. А потом эти рисунки терзало море и окончательно смывало.
В этом весь Бордо. Молодёжь там на 90% состояла из артистов, художников, музыкантов. Было ощущение какого-то глобального пробуждения. Люди будто резко поняли, что можно не только ходить на работу и получать деньги, но ещё и делать что-то вне этого. Творческие люди появлялись будто грибы после дождя. Кто-то играет на аккордеоне, через дорогу жонглируют, тут рисуют на стенах. Стало интересно всё это поддерживать. Так мы с друзьями начали устраивать выставки.
Одной из миссий наших выставок был слом стереотипа о том, что подобная уличная культура не может существовать без алкоголя и наркотиков. Чтобы добиться этой цели, свои выставки мы проводили днём, а не вечерами пятницы и субботы, как все привыкли. Сначала было всего 10 гостей, потом — 50, а затем всё это стало превращаться в некое комьюнити. Разношёрстное и разнообразное, как и наши выставки. Хотя называть те мероприятия «выставками», наверное, не совсем правильно. Мы просто объединяли творческих людей из разных сфер. Всё происходило спонтанно. Например, при переделке пространства мы заметили, какие крутые здесь голые стены. Туда пришли наши знакомые скейтеры, начали катать, вокруг этого устроили какой-то арт-перформанс, подключили музыку. Так вот всегда и происходило. Постепенно к нам подключилась и мэрия Бордо. Им нравилось, что это не просто пьянки, а именно культура.
На этих выставках я начал серьёзно заниматься музыкой, диджеить. Тянуло к этому с детства, с тех пор как мама мне подарила первую виниловую пластинку. Слушал я всё — от рэпа и драм-н-бэйса до джаза и поп-хитов. Любил собирать музыку — к Бордо моя коллекция пластинок перевалила за 2 000 экземпляров. Сначала я раскладывал их по категориям, а потом пришло понимание, что всё вне рамок и жанров. Мне всегда были интересны не определённые стили, а энергетика звука, как она влияет на нас, какая философия за ней стоит.
От школы дизайна в Италии до плотника в Париже
Несмотря на любовь к Франции, высшее образование я получал в Италии. Учился в Istituto Europeo di Design в Милане — лучшей школе дизайна в мире. Она частного типа, вместо традиционной учебной системы в сжатые сроки там выдают всю программу. Жёсткая система, при которой из 30 выживает один. Я должен был проучиться там три года, но после первого года меня перевели в соседний Турин. Сказали, что рука позволяет рисовать автомобильные дизайны, а Турин — это Fiat. Все наши преподаватели работали на тот момент в крупных компаниях, а я действительно хорошо рисовал, так что уже во время учёбы получил два предложения: от Lamborghini и Mercedes. Но я не пошёл по этому пути. Да, по расчётам всё было круто, но не хватало чего-то тёплого, сердечного.
К тому моменту я уже занимался деревом. Ковырялся дома, делал какие-то ящички. Нравилось брать старинный предмет, восстанавливать его, зачищать. Понял, что ручной крафт для меня более ценен, чем индастриал, на который учился. Так я ушёл в вольное плавание и стал плотником и столяром.
Другим важным этапом моей жизни стал Париж. Вернее, я жил не совсем в Париже, а в 40 минутах езды от него. Пригород с живописными речками, полями. Местность, которую рисовали импрессионисты. Там я влился в творческую лабораторию Славы Полунина «Жёлтая Мельница». Эта арт-деревня вытянута вдоль реки с семью садами различных концепций: в белом — лотосы, рыбки, дзен-эстетика, а в красном, например, бамбуковые каскады, буддийская пагода и чайный павильон. Деревня наполнена творческими людьми, артистами, там постоянно проходят различные фесты, арт-проекты. Моя мама знакома со Славой и даже некоторое время работала управляющей в «Мельнице», а я к тому моменту активно занимался деревом — так и оказался в проекте. Помогал возводить помосты, сцены. К тому же я знал много языков и выступал в качестве переводчика для артистов. Мне безумно нравилась вся та атмосфера творческого комьюнити, масштабности.
Адлер, Чайсовхоз
В 2017 году я переехал в Сочи. Это случилось вновь спонтанно. У меня было две цели. Первая, официальная, была связана с фестивалем Славы Полунина. Я в качестве представителя искал творческих людей, которые приехали бы на фест во Францию. Но главной причиной было желание отдохнуть. Я к тому моменту год почти круглосуточно проработал в «Жёлтой Мельнице», нужна была пауза.
Выбор на Сочи пал ненамеренно. У Славы тут были друзья, которые меня приняли. К тому же было интересно посмотреть на город после Олимпиады. Первое время я жил в Красной Поляне. Это прикольное место, такое сборище фриков, мне нравилось. В самом Сочи бывал поначалу не так часто. Люди здесь, конечно, отличались. Более закрытые и замкнутые, но я видел потенциал. Потенциал роста тусовок и их развития. Молодёжь тут уже совсем другая. Это поколение самодостаточное, полное творческой независимости, они уже избавлены от всех шор.
В какой-то момент я понял, что мне комфортно здесь. Мне оказалось легче общаться именно на этом языке. К тому же у русского человека есть что-то особенное в понимании, чего мне порой могло не хватать там. Нашёл я здесь и что-то схожее с Францией. Французы — они же тоже революционеры и верят в свою страну.
Первые полтора года в Сочи я постоянно мотался во Францию. Примерно 50 на 50 проводил время тут и там. Но потом осел в Сочи. Всё просто — дело в жене, которую я тут встретил. Переключился на семейную жизнь, начал заниматься переездом. Перегнал машину, велосипеды, которых у меня было штук 20. Мне захотелось создать оплот, базу, куда я со своей семьёй всегда бы мог вернуться. Построить дом. Я всегда этого хотел. Поэтому приобрёл участок в районе Чайсовхоза.
Из-за такого переключения творчества стало чуть меньше в моей жизни. Да, я всё так же был заряжен идеями, периодически играю в каких-то местах, пытаюсь, как и раньше, устраивать выставки. Но тут надо как-то двигаться, выживать, зарабатывать на жизнь. Поэтому занялся постройкой террас, домов, веранд.
Как-то раз я сотрудничал с цехом, куда заглянул парень с заказом построить ангар над его лодкой. Познакомились, подружились — так я влился в мир яхтинга. Понял, что эта тема тут, к сожалению, убита. Вроде есть место для яхтинга, пусть и со своими сложностями, но всё занято сплошной коммерцией. Из-за этого выросли цены на стоянки, подъёмники — чтобы содержать яхту тут, надо быть и правда миллионером. Поэтому отсюда после Олимпиады ушли многие хорошие яхтсмены.
В какой-то момент я понял, что мне комфортно здесь. Мне оказалось легче общаться именно на этом языке. К тому же у русского человека есть что-то особенное в понимании, чего мне порой могло не хватать там. Нашёл я здесь и что-то схожее с Францией. Французы — они же тоже революционеры и верят в свою страну.
Первые полтора года в Сочи я постоянно мотался во Францию. Примерно 50 на 50 проводил время тут и там. Но потом осел в Сочи. Всё просто — дело в жене, которую я тут встретил. Переключился на семейную жизнь, начал заниматься переездом. Перегнал машину, велосипеды, которых у меня было штук 20. Мне захотелось создать оплот, базу, куда я со своей семьёй всегда бы мог вернуться. Построить дом. Я всегда этого хотел. Поэтому приобрёл участок в районе Чайсовхоза.
Из-за такого переключения творчества стало чуть меньше в моей жизни. Да, я всё так же был заряжен идеями, периодически играю в каких-то местах, пытаюсь, как и раньше, устраивать выставки. Но тут надо как-то двигаться, выживать, зарабатывать на жизнь. Поэтому занялся постройкой террас, домов, веранд.
Как-то раз я сотрудничал с цехом, куда заглянул парень с заказом построить ангар над его лодкой. Познакомились, подружились — так я влился в мир яхтинга. Понял, что эта тема тут, к сожалению, убита. Вроде есть место для яхтинга, пусть и со своими сложностями, но всё занято сплошной коммерцией. Из-за этого выросли цены на стоянки, подъёмники — чтобы содержать яхту тут, надо быть и правда миллионером. Поэтому отсюда после Олимпиады ушли многие хорошие яхтсмены.
Проникся этой темой. Ведь, по сути, это такое же комьюнити. Все друг с другом общаются, пытаются помочь чем могут. Коммуна, которая похожа на творческую деревню. И вот она убивается коммерцией.
Начал сотрудничать с компанией приятеля по восстановлению яхт. Через два месяца работы там, летом 2019 года, мне позвонили и сказали, что есть возможность купить лодку за недорого. Правда, есть парочка нюансов: она деревянная — дубовая немецкой постройки — и ей почти 50 лет. Я согласился. Так на моём участке появилась лодка.
Иронично с этим сложилось. Яхтинг ведь такая история, которая случается, когда у тебя уже есть дом, стабильность. А у меня получилось ровно наоборот. Сперва у меня на участке появилась лодка, а только потом начал строиться дом.
Лодка была не в самом лучшем состоянии. Её солидно проел морской червь. Думал, что там работы на два месяца. Но потом я познакомился с одним опытнейшим яхтсменом, что ходил в шесть кругосветок и ещё с советских времён занимался судостроением. Он помог мне с расчётами, и по его оптимистичным прикидкам ремонт займёт примерно год.
Опыта я набирался на других лодках. За прошедший год мне поступило два заказа на восстановление деревянных яхт. «Морской волк», которого похоронили ещё 10 лет назад, и Isis-1 — два турецких гулета, построенных ещё в конце прошлого столетия. Можно сказать, что это стало моей практикой, ведь раньше подобной работы я не проделывал. Поэтому и брал за ремонт в несколько раз ниже, чем он должен был стоить.
Проникся этой темой. Ведь, по сути, это такое же комьюнити. Все друг с другом общаются, пытаются помочь чем могут. Коммуна, которая похожа на творческую деревню. И вот она убивается коммерцией.
Начал сотрудничать с компанией приятеля по восстановлению яхт. Через два месяца работы там, летом 2019 года, мне позвонили и сказали, что есть возможность купить лодку за недорого. Правда, есть парочка нюансов: она деревянная — дубовая немецкой постройки — и ей почти 50 лет. Я согласился. Так на моём участке появилась лодка.
Иронично с этим сложилось. Яхтинг ведь такая история, которая случается, когда у тебя уже есть дом, стабильность. А у меня получилось ровно наоборот. Сперва у меня на участке появилась лодка, а только потом начал строиться дом.
Лодка была не в самом лучшем состоянии. Её солидно проел морской червь. Думал, что там работы на два месяца. Но потом я познакомился с одним опытнейшим яхтсменом, что ходил в шесть кругосветок и ещё с советских времён занимался судостроением. Он помог мне с расчётами, и по его оптимистичным прикидкам ремонт займёт примерно год.
Опыта я набирался на других лодках. За прошедший год мне поступило два заказа на восстановление деревянных яхт. «Морской волк», которого похоронили ещё 10 лет назад, и Isis-1 — два турецких гулета, построенных ещё в конце прошлого столетия. Можно сказать, что это стало моей практикой, ведь раньше подобной работы я не проделывал. Поэтому и брал за ремонт в несколько раз ниже, чем он должен был стоить.
Сейчас я собираю старые записи, оригинальные проекты моей лодки. Хочется сделать так, как было задумано в оригинале. За годы эксплуатации её перестраивали, упрощали, добавляли какие-то лишние элементы. Хочется, чтобы она смогла мне прослужить ещё 50 лет, если не больше.
Я только начинаю её ремонт, но название у лодки уже есть. Palenque. Во-первых, мне понравилось, что это звучит как «полено». Во-вторых, это название храма в Мексике. Его строили Майя, которые верили в энергетику Земли. По их теории у Земли есть чакры, для каждой из которых есть свои храмы. Palenque — это храм третьего глаза. Я увлекаюсь древней историей, и всё это как-то хорошо во мне отзывается. Да, когда я восстановлю лодку, потестирую её по Средиземному морю, может, схожу до Прибалтики. Но моя цель — это пересечь вместе с другом и отцом на Palenque Атлантику и дойти до Мексики. До того самого храма.
Что для тебя значит «умный и свободный»?
Как человеку творческому и философскому это мне кажется сложным вопросом. Умный и свободный — противоречивые понятия. Для меня умный тот, кто покорил свой ум и не зависит от него. Парадоксально может звучать, но для меня умнее тот, кто живёт без ума. И если забраться в самую глубину этих понятий, то можно прийти к такому выводу: умный и свободный — это покоривший свой ум и обретший благодаря этому свободу. Тот, кто смог обуздать все свои внутренние желания и потребности и теперь живёт напрямую с энергией.
