Практически каждый декабрь мы каким-то образом резюмировали случившееся в виде итогов года. Неуникальная, простенькая, но всё же традиция для SCAPP. В основном мы говорили о том, что произошло с городом, о заведениях, которые открылись и нам полюбились, о каких-то локальных трендах и явлениях, о людях. В этом году всё сломалось. Складывать руки треугольником над головой и кричать «Мы в домике», делая вид, что ничего не происходит, не хотим и не можем. Не хотим и не можем рассказывать, как раньше, что, вот, открылось заведение А, провалился ресторан Б, известной степени успеха достигла городская инициатива В, а для набережной представили дизайн-концепт Г. Честно, мы не знаем, как вообще подводить сейчас какие-либо итоги. Но пытаемся. В формате то ли беседы (с обязательной бутылочкой винца), то ли интервью с Олей Шутовой, которая с нами практически от зарождения SCAPP, а сейчас ведёт наш телеграм-канал (очень рекомендуем подписаться, если ещё не). Ну, а в качестве интервьюера выступил редактор SCAPP Роман Дементьев.
Могут ли в этом году итоги года в Сочи существовать в отрыве от итогов года вокруг нас, в стране да и в мире в целом?
Мне кажется, это неуместно. Неуместно рассказывать сейчас, кто где открылся, что там запустилось и так далее. Делать так, как мы делали раньше, рассказывать о главных проектах года — это как вылить кипяток себе на ляжку: больно, омерзительно, некрасиво, всем неприятно. Сейчас, мне кажется, вздёрнуться от отчаяния — в метафорическом смысле — готов каждый второй. Да и, куда ни посмотри, везде эта тема. Везде. У ресторанов и баров пошла по ***** [одному месту] мечта попасть в какие-то специализированные рейтинги. А я знаю два проекта, которые к этому стремились раньше. Пошла по тому же месту вся «мишленовская» история. Да, вчера «Мишлен» объявил, что не будет отбирать выданные «звёзды» у московских ресторанов, но это звучит так: «Окей, пальцы пока отрезать вам не будем, живите так». Так что говорить сейчас, кто там открылся — это лицемерие. Да и, кажется, переросли мы это.
Под «мы» ты подразумеваешь SCAPP?
Угу. Когда я читаю, что делают другие, скажем так, локальные проекты, — мне это не интересно. Тотально. Обзоры «Где выпить глинтвейна в Сочи» — ну, ***** [блин]. К вашим услугам вся цифровая вселенная! Нет, я понимаю, бывают всякие необычные поводы. Коммерция, в конце концов. Но делать сегодня то, что мы делали раньше, какие-нибудь топы «самых согревающих супов этой зимы», — наверное, это будут читать. Но это уже нам самим неинтересно.
Проблема в том, что мы это переросли, или в 2022 году?
Мне кажется, это два в одном. Во-первых, да, это преступно, мелочно и гнусно — делать только такие подборки сейчас. А во-вторых, это, блин, немодно уже. Это же было ещё на заре зарождения «Вилладжа». Мы побаловались этим, и хватит. Мне даже интересно посмотреть на портрет потребителя такого контента сейчас. Именно посмотреть, не познакомиться, потому что ** **** **** [эмоциональный возглас], пронеси меня. Короче, да, переросли.
И вообще, мы родились старыми. Ну или это мне так кажется. Я всё же возрастной человек. Ты прикинь, мне вчера на «Госуслугах» прислали размер прогнозируемой пенсии. Вы зачем, суки, сначала повышаете возраст до 65, а потом присылаете за 20 лет?
Тогда о чём мы должны быть? Если мы — маленькое, локальное лайфстайл-СМИ про город.
Наверное, уходить в сторону каких-то камерных, неспешных историй. Мне нравится история с колумнистами. Уходить от коммерции, оставить её только на сайт. SCAPP при наличии меценатов мог бы неплохо уйти в эту сторону. Знаешь, я уже много лет являюсь подписчицей журнала «Носорог». А человек не вовлечённый или не употребляющий вообще не сможет его читать. Это очень специфичный продукт. Но при этом у «Носорога» дохрена подписчиков. Ушли от ежемесячного формата, выпускаются три раза в год. И ничего.
В общем, подписка нужна. И меценат.
Можно ли вообще сейчас оставаться «маленьким локальным»? Делать подборки, обзоры и никак не касаться того, что происходит вокруг?
Мне кажется, можно оставаться маленьким, локальным, очень хорошеньким, щекастым таким и румяным СМИ, если сместить акцент в социалку. Локальные истории людей — это сегодня последнее, что остаётся честным. Но не писать про успешный успех. Оставим эту мастурбацию на тему денег для запрещённой соцсети, а взять человека как ценность саму по себе.
Всегда казалось, что Сочи — он где-то там, в своём пузыре. Пузыре, в котором ничего не происходит. Вне России будто. У нас-то за всё десятилетие один крупный митинг был. Такое маленькое столкновение с реальностью, когда мы увидели, что, оказывается, людей бьют дубинками не только на видео из Москвы, но и вот, на твоих глазах. Нет ощущения, что в этом году пузырь лопнул?
Лопнул в какой-то степени. Мне вообще кажется, что все так ******** [удивились] от близости. Я ездила в Ростов-на-Дону недавно, и нас привезли в Мержаново, хутор на побережье Таганрогского залива. Красивая перламутровая вода, всё такое киношное, молочно-серое. И вот мы стоим и видим, как на фоне голубого неба — тыщ-тыщ-тыщ, с интервалом секунд в 40 — чёрные всполохи. Нам потом объяснили, что «а там-то Украина», блин. И вот тогда я поняла, насколько всё близко. Буквально видишь всполохи той беды, что там происходит.
В географическом плане Сочи, как и весь Краснодарский край, немного так потерял в своей привлекательности. Ну, послушай, откуда все эти разговоры о падении стоимости недвижимости?
Я говорил скорее о соприкосновении с повседневностью. Базовое — это разговоры. Сколько раз ты до этого года натыкалась о том, что кто-то на улице разговаривает о митингах в Москве, о Навальном? Сейчас же все вокруг говорят об одном и том же. Истончение стенки для меня проходит здесь.
Из-за того что я начала вести наш телеграм-канал, почувствовала это «истончение». Стала мониторить повестку и поняла, что в Сочи сейчас происходит то же, что и везде. Просто у нас ещё и с особым колоритом, с перчиком.
А ещё позавчера случилось то, о чём я говорила с лета. Всем, кто знаком с историей, известно, что самая жопа наступает после окончания военных действий. Когда вы пытаетесь организовать мирную жизнь, а не получается. Потому что в обществе зреет ощущение полной безнаказанности. Это только кажется, что её несут маргиналы или мальчишки, что вернутся оттуда. Так вот, при мне позавчера дали по лицу девушке-консультанту в «Летуале». Наотмашь так. У меня аж похолодело внутри. Когда все факторы ведут к тому, что тебе ничего за это не будет, ну пожурят, ну «а-та-та» сделают, и не более того, — люди звереют. И, поверь, мы скоро вообще такому удивляться не будем. А, что, зарезали в «Пятёрочке» кого-то? Ну, ладно, бывает.
Кстати, ты готов сесть в тюрьму?
Внезапный переход. Вряд ли кто-то может уверенно сказать, что готов. Разве что единицы, типа Навального.
Я вот весь год об этом думаю.
На одном из первых митингов после 24 февраля в каком-то сибирском городе был дед, прям дед, который сказал следующее: «Быть на свободе сейчас стыдно». Что ты думаешь об этих словах?
Быть не на свободе — самый большой страх в моей жизни. Когда я начинала работать на радио, то попала на зону в Воркуте. Делала большой репортаж о музыкальном ансамбле, что работает за колючей проволокой. Назывался, кстати, «Курорт ЗК». А это Воркута. Там не сидят воры и мошенники. Нет. Там сидят убийцы-рецидивисты, каннибалы и прочие монстры. А мне было 23 года, я ещё ничего не понимала. И вот меня ведёт по зоне замполит местный, я смотрю на этих заключённых — совершенно обычные люди, просто от них пахнет землёй. И я до сих пор никогда об этом не вспоминала. До этого года. Когда я увидела, как сажают одного, второго, третьего, читала все эти сводки из ШИЗО от Навального. Потом Ройзман (признан иноагентом в РФ) рассказывает, что охрана вся была на его стороне, — и я такая выдыхаю. Качели, в общем. Весь год. Но я боюсь.
Странно спрашивать, как твоя жизнь изменилась после 24 февраля. Но мне интересно узнать о каких-то мелких бытовых подробностях. Я вот, например, перестал здороваться словами «Добрый день».
Я, кстати, тоже. Знаешь, у курильщиков ещё в Союзе был такой бородатый каламбур, когда просишь угостить сигаретой, говоришь «Спасибо», а тебе отвечают «На здоровье». Не смешно, но все ржут. Так и сейчас. Ну какой «Добрый день». Стала говорить «Здрасьте». Именно «Здрасьте», не «Здравствуйте».
А ещё у меня в семье есть лишь один человек, которого могут забрать в армию. Это муж моей племянницы. Поэтому теперь я каждый звонок ей начинаю с вопроса: «Серёга дома?» Маркер времени.
Что ты начала читать в этом году?
Залпом прочитала «Элизабет Финч» Барнса. Мне показалось, что это такое книжное воплощение Фран Лейбовиц, которой я отчаянно восхищаюсь. Начала читать Ричарда Бротигана: «Лужайкина месть», «В арбузном сахаре». Потрясающий человек. Такой битник, он в американской литературе — как Летов у нас. А ещё его, кстати, переводит на русский Илья Кормильцев, основной автор текстов «Наутилус Помпилиус». Гениальный переводчик. Ещё Дилана Томаса начала. И да, это чудо, что в 2022-м вышел байопик «Дилан Томас. Любовник и поэт». В России очень мало знают этого блистательного писателя, а жаль. Может, кино поспособствует. Ну, конечно же, сразу после 24 февраля перечитала Оруэлла. Хотя, скорее, с большим вниманием перечитала «1Q84» Мураками. С этим, кстати, связана любопытная история. Ты читаешь Мураками?
Забавное совпадение, что как раз прямо сейчас его запоем и читаю. За месяц уже три книги.
Класс! Так вот, главный переводчик Мураками на русский — это Дмитрий Коваленин. По сути, именно он и привёл Мураками в нашу страну. Коваленин вырос на Сахалине, окончил Дальневосточный госуниверситет, кафедру востоковедения. Начал ездить в Японию со студенческими группами. Выпивая в каком-то баре, Коваленин сказал, что хочет взяться за перевод современного японского автора. Это были 90-е. Тогда в России из японской современной литературы был только Мисима. И в баре был парень, по-моему, канадец, который достал томик Мураками. Тогда Харуки был, это как сейчас если бы спросили: а кто пишет про современную Россию.
Какой-нибудь Пелевин, Иванов.
Ага, ну или Водолазкин, Сальников. В общем, Коваленин взял книгу — это была «Охота на овец» — и начал переводить. Просто по своей инициативе привёл Мураками в Россию. Они потом познакомились, Дмитрий его привозил на Сахалин, вроде бы даже марафон вместе бегали.
Я к чему это. К тому, что у него же крутые переводы. Очень приятный слог. Решила посмотреть, кого из новых авторов он сейчас переводит. И так наткнулась на Юкико Мотою. Сценаристка, писательница, очень малоизвестная в России. Прочитала переведённый Ковалениным «Брак с другими видами». Понравилось. Взяла следующую книгу — её ещё даже не перевели, так что читала на английском, — сборник рассказов «Одинокий бодибилдер». И заглавный рассказ — он о женщине, на которую её супруг вообще не обращает внимания. Она увлеклась бодибилдингом, стала ездить на соревнования даже, а муж и не замечает разницы. Рассказ о тотальном равнодушии к тому, что вокруг. Мне кажется, он жутко актуальный сейчас.
Актуальной литературой вдруг стал и Ремарк, которого, по ощущениям, стали читать вообще все.
В этом году я брала интервью где-то у семи крупных рестораторов. И два из них в беседе упомянули, что сейчас читают Ремарка. То ли «На западном фронте без перемен», то ли «Ночь в Лиссабоне». Первый посмеялся в ответ на мой вопрос о его планах на 2023 год. А второй сказал мне: «Чёрт возьми, я сейчас читаю и понимаю, что всё это только начало».
tg @scapp_ru
